Снег на крови или кровь на снегу - какая разница?
Тренд года, как известно, серый, черный и коричневый.
Для женщины, может, и не очень. Но был у меня персонаж… А, ладно, что там, - Мерлин, сын Корвина из Амбера. Очень мощный волшебник, хотя и молодой.
У него были личные цвета – черный, серый, и коричневый. Как он сам о себе думал:
- Серо-пестро-никакой. Я выбирал простым бастардом.
Причем бессознательно, не ведая о них, выбрал цвета отца – и Бенедикта. А когда приехал пожить на Землю, ба, один дом моды объявил серый – вторым черным. «Затем дом Гуччи объявил коричневый – вторым черным. Не гадал, что задаю стандарт элегантности».
Но так он о себе думал во второй книге
а к пятому роману уже знал себе цену, и о том же сочетании полагал так: «Я был в своих цветах – скромно и богато, как дедовский шкаф».
В продолжение темы
Джулия у меня была всегда в синем. А Мерлин думал о ней (когда видел): «Ей все идет». Цвета Корал были коричневый и зеленый. Но это сначала. А по мере _превращения_, что происходило с бедняжкой, красный плащ, красный цвет захватывал ее всю – розово-жемчужные тени, розовые туфельки… и Мерлин мечтал подарить ей косметичку, в которой не было бы ни единого красного оттенка. А в конце остался один алый рубин, - а женщины, и человека не осталось совсем.
Что бы не такого грусть-печального в честь близящегося Нового Года. Люку я подарила свои любимые цвета. Его цвета – были белый, черный и желтый. А когда Мерль его видел в зеленом хаки или в ладене (зеленый цвет ирландского сукна), «белый и зеленый – призрачные цвета его лунатика-отца», так и ужасался мысленно, «чего доброго, так и жду, опять ударится в терроризм и бомбометание». М-да, опять съехали на печальное.
Цвета Нура – когда тот показался в своих личных, были «кобальтовый, гранатный и угольный и резали взгляд».
Цвета Явара, его близнеца, второго Ашвина, я пока так и не придумала. Явар – чрезвычайно сложный, слишком сложный человек хаосит.
У Люка-2, то бишь Ринальдо, повырос собственный жизненный опыт и даже нрав. То, что младший принц понемногу определился и оставил себе черно-желтый («золотая с черными перлами мантия») – это была своего рода его победа, победа личного самоопределения.
Впрочем, желтый и черный – цвета Шершней, личного полка охраны королевских гвардейцев Хаоса, а он был шеф секьюрити.
Еще одна интересная личность – Делвин. Он все время был в коже – в замшевом светлом пиджаке, в кожаном средневековом дублете… Словом, натуральный цвет кожи.
Джасра, когда появлялась в кадре, блистала бесхарактерностью. То бишь умением то наглеть, то прилаживаться к обстоятельствам. Я обыскала всю пенталогию Желязны, ничего более внятного, чем белое платье в сцене шикарного обеда на руинах, - не нашла, но там она явно педалировала роль «подсознательно верной вдовы».
Белый – цвет Брэнда, sic!
Так что я «подарила» ей пестрый
Один наряд был такой: «На ней платье цвета змеиной кожи и, вероятно, из змеиной кожи. Сверху на ней шляпа и вуалетка а ля Жаклин Кеннеди-Онассис. Она ходячий вызов представлениям о хорошем вкусе. И именно поэтому выглядит как знатная дама. Есть некий род экстравагантности, который очень идет к рыжим волосам.»
А второй раз она была в платье «домашнем, однако пикантно-элегантном» из шотландки.
Оба Корвина, разумеется, - черный с серебром. Цвета они не делили. Они оба выше этого.
Дара сперва была не-помню-неважно-в-чем, а когда потом вновь пошла в Адские Девы, оказалась в цветах своего сына – «или сверхлояльность, - или обычай мести, еще более древний, надеть цвета врага, обещая ему смерть».
«Я искал взором синетелую демонессу, и ледяной взор пробирал мне затылок, из проема дыхнуло жаром, и черным туннелем, искра в нем расширилась, окружилась девичьим телом, с короткой прической. Я ошалел. На ней была бурая туника, черные ножны, и черные сапоги и ремень. Короткие волосы белели, по форме Адских Дев, но с легким отливом в пепельный. Ремни ее обильной сбруи, как решетчатой кожи, с оружием, были серо-стальные. Мои цвета.»
Опять грустно-трагичное. Да что ж такое.
Найда. По идее Найда – Психея, и ее цвет «радужный, радужный и радужный»… «мелькнул отлив радужного крыла»… но ходила она все в самом разном.
Ну ладно. Тогда для хорошего настроения.
Картина бала.
Я сказал настоятельно:
– Мадам, вам надлежит наконец привыкать, к тому, что у вас есть не только сын, но и дочь.
– Что? Ах да, эта бедняжка Корал.
– Да. А скоро будет еще внук. И мы приложим железно усилия, чтобы уберечь для него наследство. У вас есть, – я порыскал за переводом слова, – свояченица. – Я указал взглядом. Найда сидела в углу в кресле, завладев Мэндором. – Мадам, у вас дружная, обширная, замечательная семья.
Она покивала несколько раз, задумчиво-сухо, быстро ушла. Я освежил бокал и сел, в глубокой нише с аркой, где Билл Ротт сидел на резной скамье с бокалом черного. Я надеялся, Билл повидал на веку венцов, и ВИПов. Я настоял, чтоб он был, я хотел, чтоб он с нами познакомился, ведь наконец жируем на его счет. Он трогательно оробел титулов, нескольких корон, имен, бряцающих грифонов. Желая поддержать, я чокнулся с ним.
– Ну вы совсем что проведитор, при своих кондотьерах. Что отпишете дожу – головы нам рубить? Или ставить памятник?
Билл улыбнулся, розовея, подкрутил усы, поиграл своей золотой цепью с медальоном.
– Все-таки, – заметил он, – я не одобряю, и боюсь пыток. Как только начнется уж совсем секретное, – как ты полагаешь, – я лучше уйду, вслед за этой обаятельной дамой. Она, ведь наверное, не откажется показать мне галереи ее замка?
– Билл, Билл. – Я покачал головой, попав в растерянно-игривый тон, которым не говорил с ним со времени похорон его жены Элис. – Впрочем, вы правы, конечно дама очень хороша, хотя верная вдова, и все при ней.
Билл чуть фыркнул в пушистые усы.
– Все должно было быть совсем не так… – сказал я вдруг…
…На стенах медные кастрюли и посудцы ярко горели. В камине грелись кувшины напитков. На всех девушках были чистые передники, и на Корал тоже. Она чисто вымела скобленые, душистые деревянные полы. Хозяйка, Одноглазая Молл, на этот день уехала к родне. Она гордилась славой своей таверны. Корал, опуская глаза, говорила, что кажется, наверное, странным, что у нее такие хорошие отношения с ее Отражением. Мы хором заверяли ее, что совсем не странно. Я сидел в нише у камина рядом с Биллом Ротом на скамье, обновляя вполголоса бокалы. Билл хотел познакомиться с нами, я настоял, чтоб он был, ведь наконец жируем на его счет. Он трогательно оробел титулов, нескольких корон, имен, бряцающих грифонов. Мы с Биллом ставили пари на то, сколько конечностей будет у следующего прибывшего, и сколько у его ездового зверя.
Каждому прибывшему хозяйка подносила на крыльце именно тот напиток, который он желал, с дальней дороги.
У ильмовой коновязи Тигр, черно-желтый грифон, с любопытством взмахивал головой, поглядывая на Бургута, и кричал петушиным кликом зари. Липа шумела над колодцем в глубине двора, с золотой колодезной цепью, в Таверне На Краю Света.
читать дальше
- - - -
Для женщины, может, и не очень. Но был у меня персонаж… А, ладно, что там, - Мерлин, сын Корвина из Амбера. Очень мощный волшебник, хотя и молодой.
У него были личные цвета – черный, серый, и коричневый. Как он сам о себе думал:
- Серо-пестро-никакой. Я выбирал простым бастардом.
Причем бессознательно, не ведая о них, выбрал цвета отца – и Бенедикта. А когда приехал пожить на Землю, ба, один дом моды объявил серый – вторым черным. «Затем дом Гуччи объявил коричневый – вторым черным. Не гадал, что задаю стандарт элегантности».
Но так он о себе думал во второй книге
а к пятому роману уже знал себе цену, и о том же сочетании полагал так: «Я был в своих цветах – скромно и богато, как дедовский шкаф».В продолжение темы
Джулия у меня была всегда в синем. А Мерлин думал о ней (когда видел): «Ей все идет». Цвета Корал были коричневый и зеленый. Но это сначала. А по мере _превращения_, что происходило с бедняжкой, красный плащ, красный цвет захватывал ее всю – розово-жемчужные тени, розовые туфельки… и Мерлин мечтал подарить ей косметичку, в которой не было бы ни единого красного оттенка. А в конце остался один алый рубин, - а женщины, и человека не осталось совсем.
Что бы не такого грусть-печального в честь близящегося Нового Года. Люку я подарила свои любимые цвета. Его цвета – были белый, черный и желтый. А когда Мерль его видел в зеленом хаки или в ладене (зеленый цвет ирландского сукна), «белый и зеленый – призрачные цвета его лунатика-отца», так и ужасался мысленно, «чего доброго, так и жду, опять ударится в терроризм и бомбометание». М-да, опять съехали на печальное.
Цвета Нура – когда тот показался в своих личных, были «кобальтовый, гранатный и угольный и резали взгляд».
Цвета Явара, его близнеца, второго Ашвина, я пока так и не придумала. Явар – чрезвычайно сложный, слишком сложный У Люка-2, то бишь Ринальдо, повырос собственный жизненный опыт и даже нрав. То, что младший принц понемногу определился и оставил себе черно-желтый («золотая с черными перлами мантия») – это была своего рода его победа, победа личного самоопределения.
Впрочем, желтый и черный – цвета Шершней, личного полка охраны королевских гвардейцев Хаоса, а он был шеф секьюрити.
Еще одна интересная личность – Делвин. Он все время был в коже – в замшевом светлом пиджаке, в кожаном средневековом дублете… Словом, натуральный цвет кожи.
Джасра, когда появлялась в кадре, блистала бесхарактерностью. То бишь умением то наглеть, то прилаживаться к обстоятельствам. Я обыскала всю пенталогию Желязны, ничего более внятного, чем белое платье в сцене шикарного обеда на руинах, - не нашла, но там она явно педалировала роль «подсознательно верной вдовы».
Белый – цвет Брэнда, sic!
Так что я «подарила» ей пестрый
Один наряд был такой: «На ней платье цвета змеиной кожи и, вероятно, из змеиной кожи. Сверху на ней шляпа и вуалетка а ля Жаклин Кеннеди-Онассис. Она ходячий вызов представлениям о хорошем вкусе. И именно поэтому выглядит как знатная дама. Есть некий род экстравагантности, который очень идет к рыжим волосам.»
А второй раз она была в платье «домашнем, однако пикантно-элегантном» из шотландки.
Оба Корвина, разумеется, - черный с серебром. Цвета они не делили. Они оба выше этого.
Дара сперва была не-помню-неважно-в-чем, а когда потом вновь пошла в Адские Девы, оказалась в цветах своего сына – «или сверхлояльность, - или обычай мести, еще более древний, надеть цвета врага, обещая ему смерть».
«Я искал взором синетелую демонессу, и ледяной взор пробирал мне затылок, из проема дыхнуло жаром, и черным туннелем, искра в нем расширилась, окружилась девичьим телом, с короткой прической. Я ошалел. На ней была бурая туника, черные ножны, и черные сапоги и ремень. Короткие волосы белели, по форме Адских Дев, но с легким отливом в пепельный. Ремни ее обильной сбруи, как решетчатой кожи, с оружием, были серо-стальные. Мои цвета.»
Опять грустно-трагичное. Да что ж такое.
Найда. По идее Найда – Психея, и ее цвет «радужный, радужный и радужный»… «мелькнул отлив радужного крыла»… но ходила она все в самом разном.
Ну ладно. Тогда для хорошего настроения.
Картина бала.
Название... Название отрывку не надобно
- - - - - - - Я сказал настоятельно:
– Мадам, вам надлежит наконец привыкать, к тому, что у вас есть не только сын, но и дочь.
– Что? Ах да, эта бедняжка Корал.
– Да. А скоро будет еще внук. И мы приложим железно усилия, чтобы уберечь для него наследство. У вас есть, – я порыскал за переводом слова, – свояченица. – Я указал взглядом. Найда сидела в углу в кресле, завладев Мэндором. – Мадам, у вас дружная, обширная, замечательная семья.
Она покивала несколько раз, задумчиво-сухо, быстро ушла. Я освежил бокал и сел, в глубокой нише с аркой, где Билл Ротт сидел на резной скамье с бокалом черного. Я надеялся, Билл повидал на веку венцов, и ВИПов. Я настоял, чтоб он был, я хотел, чтоб он с нами познакомился, ведь наконец жируем на его счет. Он трогательно оробел титулов, нескольких корон, имен, бряцающих грифонов. Желая поддержать, я чокнулся с ним.
– Ну вы совсем что проведитор, при своих кондотьерах. Что отпишете дожу – головы нам рубить? Или ставить памятник?
Билл улыбнулся, розовея, подкрутил усы, поиграл своей золотой цепью с медальоном.
– Все-таки, – заметил он, – я не одобряю, и боюсь пыток. Как только начнется уж совсем секретное, – как ты полагаешь, – я лучше уйду, вслед за этой обаятельной дамой. Она, ведь наверное, не откажется показать мне галереи ее замка?
– Билл, Билл. – Я покачал головой, попав в растерянно-игривый тон, которым не говорил с ним со времени похорон его жены Элис. – Впрочем, вы правы, конечно дама очень хороша, хотя верная вдова, и все при ней.
Билл чуть фыркнул в пушистые усы.
– Все должно было быть совсем не так… – сказал я вдруг…
…На стенах медные кастрюли и посудцы ярко горели. В камине грелись кувшины напитков. На всех девушках были чистые передники, и на Корал тоже. Она чисто вымела скобленые, душистые деревянные полы. Хозяйка, Одноглазая Молл, на этот день уехала к родне. Она гордилась славой своей таверны. Корал, опуская глаза, говорила, что кажется, наверное, странным, что у нее такие хорошие отношения с ее Отражением. Мы хором заверяли ее, что совсем не странно. Я сидел в нише у камина рядом с Биллом Ротом на скамье, обновляя вполголоса бокалы. Билл хотел познакомиться с нами, я настоял, чтоб он был, ведь наконец жируем на его счет. Он трогательно оробел титулов, нескольких корон, имен, бряцающих грифонов. Мы с Биллом ставили пари на то, сколько конечностей будет у следующего прибывшего, и сколько у его ездового зверя.
Каждому прибывшему хозяйка подносила на крыльце именно тот напиток, который он желал, с дальней дороги.
У ильмовой коновязи Тигр, черно-желтый грифон, с любопытством взмахивал головой, поглядывая на Бургута, и кричал петушиным кликом зари. Липа шумела над колодцем в глубине двора, с золотой колодезной цепью, в Таверне На Краю Света.
читать дальше
- - - -