Тренд года, как известно, серый, черный и коричневый.
Для женщины, может, и не очень. Но был у меня персонаж… А, ладно, что там, - Мерлин, сын Корвина из Амбера. Очень мощный волшебник, хотя и молодой.
У него были личные цвета – черный, серый, и коричневый. Как он сам о себе думал:
- Серо-пестро-никакой. Я выбирал простым бастардом.
Причем бессознательно, не ведая о них, выбрал цвета отца – и Бенедикта. А когда приехал пожить на Землю, ба, один дом моды объявил серый – вторым черным. «Затем дом Гуччи объявил коричневый – вторым черным. Не гадал, что задаю стандарт элегантности».
Но так он о себе думал во второй книге а к пятому роману уже знал себе цену, и о том же сочетании полагал так: «Я был в своих цветах – скромно и богато, как дедовский шкаф».
В продолжение темы
Джулия у меня была всегда в синем. А Мерлин думал о ней (когда видел): «Ей все идет». Цвета Корал были коричневый и зеленый. Но это сначала. А по мере _превращения_, что происходило с бедняжкой, красный плащ, красный цвет захватывал ее всю – розово-жемчужные тени, розовые туфельки… и Мерлин мечтал подарить ей косметичку, в которой не было бы ни единого красного оттенка. А в конце остался один алый рубин, - а женщины, и человека не осталось совсем.
Что бы не такого грусть-печального в честь близящегося Нового Года. Люку я подарила свои любимые цвета. Его цвета – были белый, черный и желтый. А когда Мерль его видел в зеленом хаки или в ладене (зеленый цвет ирландского сукна), «белый и зеленый – призрачные цвета его лунатика-отца», так и ужасался мысленно, «чего доброго, так и жду, опять ударится в терроризм и бомбометание». М-да, опять съехали на печальное.
Цвета Нура – когда тот показался в своих личных, были «кобальтовый, гранатный и угольный и резали взгляд». Цвета Явара, его близнеца, второго Ашвина, я пока так и не придумала. Явар – чрезвычайно сложный, слишком сложный
человек хаосит.
У Люка-2, то бишь Ринальдо, повырос собственный жизненный опыт и даже нрав. То, что младший принц понемногу определился и оставил себе черно-желтый («золотая с черными перлами мантия») – это была своего рода его победа, победа личного самоопределения.
Впрочем, желтый и черный – цвета Шершней, личного полка охраны королевских гвардейцев Хаоса, а он был шеф секьюрити.
Еще одна интересная личность – Делвин. Он все время был в коже – в замшевом светлом пиджаке, в кожаном средневековом дублете… Словом, натуральный цвет кожи.
Джасра, когда появлялась в кадре, блистала бесхарактерностью. То бишь умением то наглеть, то прилаживаться к обстоятельствам. Я обыскала всю пенталогию Желязны, ничего более внятного, чем белое платье в сцене шикарного обеда на руинах, - не нашла, но там она явно педалировала роль «подсознательно верной вдовы».
Белый – цвет Брэнда, sic!
Так что я «подарила» ей пестрый
Один наряд был такой: «На ней платье цвета змеиной кожи и, вероятно, из змеиной кожи. Сверху на ней шляпа и вуалетка а ля Жаклин Кеннеди-Онассис. Она ходячий вызов представлениям о хорошем вкусе. И именно поэтому выглядит как знатная дама. Есть некий род экстравагантности, который очень идет к рыжим волосам.»
А второй раз она была в платье «домашнем, однако пикантно-элегантном» из шотландки.
Оба Корвина, разумеется, - черный с серебром. Цвета они не делили. Они оба выше этого.
Дара сперва была не-помню-неважно-в-чем, а когда потом вновь пошла в Адские Девы, оказалась в цветах своего сына – «или сверхлояльность, - или обычай мести, еще более древний, надеть цвета врага, обещая ему смерть».
«Я искал взором синетелую демонессу, и ледяной взор пробирал мне затылок, из проема дыхнуло жаром, и черным туннелем, искра в нем расширилась, окружилась девичьим телом, с короткой прической. Я ошалел. На ней была бурая туника, черные ножны, и черные сапоги и ремень. Короткие волосы белели, по форме Адских Дев, но с легким отливом в пепельный. Ремни ее обильной сбруи, как решетчатой кожи, с оружием, были серо-стальные. Мои цвета.»
Опять грустно-трагичное. Да что ж такое.
Найда. По идее Найда – Психея, и ее цвет «радужный, радужный и радужный»… «мелькнул отлив радужного крыла»… но ходила она все в самом разном.
Ну ладно. Тогда для хорошего настроения.
Картина бала.
Название... Название отрывку не надобно
- - - - - - -
Я сказал настоятельно:
– Мадам, вам надлежит наконец привыкать, к тому, что у вас есть не только сын, но и дочь.
– Что? Ах да, эта бедняжка Корал.
– Да. А скоро будет еще внук. И мы приложим железно усилия, чтобы уберечь для него наследство. У вас есть, – я порыскал за переводом слова, – свояченица. – Я указал взглядом. Найда сидела в углу в кресле, завладев Мэндором. – Мадам, у вас дружная, обширная, замечательная семья.
Она покивала несколько раз, задумчиво-сухо, быстро ушла. Я освежил бокал и сел, в глубокой нише с аркой, где Билл Ротт сидел на резной скамье с бокалом черного. Я надеялся, Билл повидал на веку венцов, и ВИПов. Я настоял, чтоб он был, я хотел, чтоб он с нами познакомился, ведь наконец жируем на его счет. Он трогательно оробел титулов, нескольких корон, имен, бряцающих грифонов. Желая поддержать, я чокнулся с ним.
– Ну вы совсем что проведитор, при своих кондотьерах. Что отпишете дожу – головы нам рубить? Или ставить памятник?
Билл улыбнулся, розовея, подкрутил усы, поиграл своей золотой цепью с медальоном.
– Все-таки, – заметил он, – я не одобряю, и боюсь пыток. Как только начнется уж совсем секретное, – как ты полагаешь, – я лучше уйду, вслед за этой обаятельной дамой. Она, ведь наверное, не откажется показать мне галереи ее замка?
– Билл, Билл. – Я покачал головой, попав в растерянно-игривый тон, которым не говорил с ним со времени похорон его жены Элис. – Впрочем, вы правы, конечно дама очень хороша, хотя верная вдова, и все при ней.
Билл чуть фыркнул в пушистые усы.
– Все должно было быть совсем не так… – сказал я вдруг…
…На стенах медные кастрюли и посудцы ярко горели. В камине грелись кувшины напитков. На всех девушках были чистые передники, и на Корал тоже. Она чисто вымела скобленые, душистые деревянные полы. Хозяйка, Одноглазая Молл, на этот день уехала к родне. Она гордилась славой своей таверны. Корал, опуская глаза, говорила, что кажется, наверное, странным, что у нее такие хорошие отношения с ее Отражением. Мы хором заверяли ее, что совсем не странно. Я сидел в нише у камина рядом с Биллом Ротом на скамье, обновляя вполголоса бокалы. Билл хотел познакомиться с нами, я настоял, чтоб он был, ведь наконец жируем на его счет. Он трогательно оробел титулов, нескольких корон, имен, бряцающих грифонов. Мы с Биллом ставили пари на то, сколько конечностей будет у следующего прибывшего, и сколько у его ездового зверя.
Каждому прибывшему хозяйка подносила на крыльце именно тот напиток, который он желал, с дальней дороги.
У ильмовой коновязи Тигр, черно-желтый грифон, с любопытством взмахивал головой, поглядывая на Бургута, и кричал петушиным кликом зари. Липа шумела над колодцем в глубине двора, с золотой колодезной цепью, в Таверне На Краю Света.
читать дальшеДвое Ринальдо разговаривали, такие одинаковые, как никогда. Хотя в разном платье.
Я встрепенулся на рокот крыльев, для меня в ушах ясно, звонко двоимый. Во дворе забряцало, Тигр весело фыркнул.
– Сейчас, – уверенно сказал я, – у вошедших будет шестнадцать конечностей.
Дверь распахнулась. Я глотнул.
Они были в черно-свинцово чешуистых телах демонов, подпиравших притолоку. У обоих гордые ящеровые головы на глаголем выгнутых тонких змеиных шеях, только у одного увенчана в гребне-диадеме, а у Нура из атлетических плеч вырастал кожаный, огромный воротник. Он надменно задержался в дверях, обернув голову, приказывая, поправляя трисп на портупее.
Я никогда не видел их в их древних, прежних телах. Не знал, каковы те.
Корал поднесла горячий флип. Явар со старомодной галантностью расцеловал ручки хозяйки, так щекотал запястье двойным языком, что заставил ее вертясь прятать лукаво руки под фартук, улыбаться и алеть, горячий огонек пышел в глазнице.
– С тебя ящик «Лакрима Кристи», – вполголоса ухмыльнулся Билл. Нур сделал даме военный поклон.
Он с Ринальдо-младшим тут же, щеголяя, заговорили о чем-то стрельбищном. Ри хвалился, сколько выбивает.
Просто невероятно, как взбадривает мужское общество присутствие красивой и свободной женщины. И как они, хоть бы и с кольцом на пальце, ухитряются твердо показать, что свободны или считают себя такими.
А я мог только смотреть из-под стены. Хлестать молча черное слезное вино. Я даже не вправе ревновать. Разрыв был известен.
Последним приехал Мэндор.
Он был в людском теле из уважения к хозяйке. С видом усталым и занятым.
Люк подступил к нему, широко улыбаясь. Мэндор разговаривал с ним, еще более искренне и ярко улыбаясь. Это была возмутительная фальшь, соревнование, щеголяние ложью. Они не терпели друг друга, и это всем было известно.
Мы сошлись за столом. Такой вот забавный, невинный был предлог – позволить ли Рэллу приехать ко мне представляться.
Так вот вышло, что съехались все вместе.
Дело решила Корал. Она сказала, чуть сдвинув брови.
– Передо мной сложность, понять могут только хозяйки. Если вы собираетесь принимать в доме лицо, которое считаете предателем, – нужно ли готовить для него горячие бутерброды?..
Я вышел на крыльцо с бокалом, тревожась, как там Тигр, и залюбовался конями. С неба летело вечное полуденное золото. Под липой, кудряво густой, и изумрудной, скинув портупею, хмурый Нур с Ри увлеченно, разметив, катали кегли. Билл Рот вышел с Яваром, и смутно извиняясь, сказал, что уж очень интересно. «Впервые в жизни буду секундантом. Хм, хм». Девушки носили воду, стучали тарелками, и пели сложно и весело «Что Мэгги с мельницы в парне нашла?». Другая компания вышла, но поскольку с ними была Корал, ничего опасного не могло быть. Я остался на крыльце. Мэндор пожмуриваясь подошел ко мне, тоже с бокалом. Люк высунул рыжую голову из-за угла.
– Я пари принимаю. Явар против Далта, по три схватки на каждом оружии. Мерль, точно не хочешь? Такое пропустишь! – он исчез.
– Мэндор, – сказал я. – Гм. – Я ясно почувствовал, что мне что-то нужно сказать ему, или хочется сказать… Шары громко стучали. Край уха различал сухой лязг клинков. Что-то восклицали. Шаман. Разумеется. Он всех их собрал вокруг вместе. Я вдруг понял, я стою над краем всего, над разрывом всемирности. Он там, за тесовым забором. Вселенная в следующий миг иссякнет, завершается. Больше ничего не может быть. Потому что уже было, здесь и сейчас, уже случилось счастье.
Громко стуча подошвами, Люк внезапно вновь окликнул, высунувшись из-за деревянного сруба:
– Эх, олух!
– Кто победил?
– Явар твой, конечно. Явар там сейчас приемы показывает. Такие фокусы с клинками. Ну иди, глянь, век будешь жалеть!.. – И снова канул.
– Мэндор, – снова сказал я. Он был какой-то особенно задумчивый.
– …Что это было? – негромко спросил Билл.
– Это? Это – сон.
…Счастье – недостижимо. Значит, жить можно.
– Но ведь мы и сейчас, – негромко сказал он, – можем выставить Лакрима Кристи, сколько конечностей будет у вошедшего.
Я расслышал двойной стук сапог, один – твердый, другой – тяжелый.
– Шестнадцать, – сказал я.
– Восе… – быстро ответил Билл.
Дверь прянула вбок в руке с когтями. Я глотнул.
Они были в черно-свинцово чешуистых телах демонов, подпиравших притолоку. У обоих гордые ящеровые головы на глаголем выгнутой тонкой змеиной шее, только у одного в гребне-диадеме, а у Нура из атлетических плеч вырастал кожаный, огромный елизаветинский воротник. Он надменно задержался в дверях, обернув голову, приказывая, поправляя трисп на портупее.
Я ошалело встал, и подошел к Ри.
– Этот фарфоровый заводик Бенедикт тебе всю жизнь будет вспоминать! – ухмыльнулся сердито он.
«О матери ни слова», означало, я принял.
– ЕОМВ.
– Что?
– Если Оба Мы Выживем.
Он отшагнул, полушутливо салютнул бокалом.
– Нет, в самом деле, нехорошо. Он же впрямь ничего не ценит, ничего не умеет, ничего не знает, кроме войны.
Я речи по-прежнему пишу сам. Ри-2 только, порой, задним числом шлифует или попрекает. Такого пиар-агента, как Люк, у меня уже не будет никогда. Кому я во всем вслепую доверял.
Через несколько мгновений впрочем Ри сказал:
– Пойми, просто вспомнил, какая же она гадюка. И как я ее терпеть не могу. Всякий раз, как ее вижу, так и вспоминаю.
А снаружи отсюда бушевало настроение и приключение. Дамы моего клана и родни поддались экзотике, прибыв, ошеломленных военных сбирая гроздьями. Джасра обновила замок, который раз видел я в решете проломов, выстроила нормальные каменные стены вместо магии. Зала была мила, низковата, в потолки пронизаны ложные балки, между ними искрило сложной резьбой, чуть нарочито простодушна и неудобна средневековая роскошь. В хлябях пульверизаторов возникали цветочные баррикады, пейзажи, амфитеатры с призрачными актерами. Янтарная болезнь, полуявная в первые сутки, пьянила под стать вина. Часы сжимались шагренево. Бал открыли монемаской я и Джулия, – пышный запланированный скандал.
Она была в платье цвета кобальта. Ей все идет. Самый модный макияж с белыми звездами, и черный шарф подпоясан под грудью живой аспидной змеей. Я не изменил своей элегантности – скромно и богато, как дедовский шкаф. В доме грохотал раздрай. Дамы могли подчиняться Даре, – чужачке, но знатной даме, и жене герцога, но не шлюхе младшего сына. Джулия очень хороша. Но я глянул, на ее простоватую, надменную мину, на ее скулу. Царицей бала ей не быть. Они задавили ее. Дамы вголос шептались с неприкрытой гадливостью, что уже на пятом светском событии она появляется В ОДНОМ И ТОМ ЖЕ ТЕЛЕ. Слух, болезненно острея, улавливал. Не нищая! Если и в шестой раз явится, не сделав хоть пластическую операцию, дамы обещали ей гласную обструкцию. Отобрать танцевальную карточку, не отвечать визитами, и не пускать даже в благотворительные вечера в пользу раненых (тур вальса за полсотни пентаклей). Две демоницы, мои полукровные тетки, в высоких креслах царили над кружком офицеров, ровной половиной хаосских, половиной этих, и сейчас чуть голубоватые кожей, но в гроздьях магических шаров под сводами кажется все равно, и шалея те не могли решить, кто краше, – дама Аллат, или дама Астарта.
Леди Галиана, сестра моего отчима, вдова-герцогиня Мельянов, глушила подавляющей красотой. Пять юниц, из младшей ветви ландграфов Рашхан, блистали рядом, – острословы говорили, что они так – восемь ступеней к раю, – три их погибли в день битвы Падения Образа, в том числе одна замужняя, кто сражалась с мужем вместе, и знатоки тут же стали говорить, что из лестницы в рай выпали самые прелестные ступени. Острый раскосый блеск графини Лидезы, – передавали, что, мол, будто бы дочерям леди Галианы случайно перепуталась всего одна буква, и истинно тогда бы Лив и Люд, Жизнь и Игра, – блестящую вдову семье недавно пришлось поспешно выдать замуж, чтоб глушить скандалы, зато сестра – красивая и щедрая мать дома с двумя маленькими сыновьями и старшею синеокой дочкой, держала бархатную скамью у камина для соседки, а вот и Лидеза, в дымчатом шелке, – это под ее окном, тогда полковницы, я прихватил каменящим заклятьем Шарха, отчего и пошло наше приятельство, ибо я ощущал вину, хотя так и не признался, – тогда супруги ландграфа Рашхана, и это в его полку выжил один Мэндор. Я оглядывался глазами обреченного охотника. Я добыл выбор жены. Но если быстро не успею, – как назло, у родни было две партии наготове, и не со стул ростом, а почти половозрелых, и одна как раз праправнучка Галаффра, от первого брака дочь графини Лювез, ей уже двенадцать. Вот она, при матушке, и в каком еще, боги, коротком платье. Шарх в зале истово исполнял свой долг джентельмена и офицера, воина и дипломата – танцевал с самыми некрасивыми дамами. По гостиным, протянутым по левую руку от Фонтана, лился шелк комплиментов. Одурманиваясь модой, дамы были в людских телах, слегка оживляя пикантными деталями, – кто остриями лисьих ушек, кто козьими шаловливыми зрачками, кто кошачьей улыбкой. У камина сидела самая скучная пара сезона – молодой шестой граф Браст в теле змеи (он потерял недавно руку на плацдарме), и молодая графиня, и, уперев лица, без слов зрачками жрали свой медовый месяц.
Но в сером внутреннем дворе, – куда я зашел, – выставка военной техники из сонма Теней, – вытянула несмотря ни на что стойких, отвративших дам. Завтра, завтра, скорей всего – они снова вспомнят об аристократической или демократической гордыне. Но сейчас, тут дворяне и Теневые смешались, намеренно смешивались с чувством матча бокса. О шлифовке, о стволах и цапфах, кристаллах и триггерах говорили с апломбом, и влюбленностью, горячие крутили турели. Я обошел контрольным обходом, добавляя гул словами.
Я хотел выяснить, можем ли мы позволить себе войну с Амбером. Что Хаос не потянет ее в одиночестве, я знал изначала.
Чтоб на сбор всех нас не стягивать всех шпионов с диктофонами, – а так – был бал. Мы типа походя собрались в гостиной.
- - - -